2
         
сальников рыжий кондрашов дозморов бурашников дрожащих кадикова
казарин аргутина исаченко киселева колобянин никулина нохрин
решетов санников туренко ягодинцева застырец тягунов ильенков

АНТОЛОГИЯ

СОВРЕМЕННОЙ УРАЛЬСКОЙ ПОЭЗИИ
 
3 ТОМ (2004-2011 гг.)
    ИЗДАТЕЛЬСТВО «Десять тысяч слов»  
  ЧЕЛЯБИНСК, 2011 г.  
     
   
   
         
   
   
 

ВАДИМ ДУЛЕПОВ

 

* * *
я видел: пел глухонемой –
как дерево, махал руками,
мотал кудлатой головой,
мычал и топал каблуками.

среди асфальтовых полей,
где острый снег сипел прибоем.
для обеззвученных людей,
один как перст, изгой изгоем.

конечно, пьяный вдрабадан,
конечно, дело у вокзала.
там под землёй играл баян,
а на земле – метель играла.

а он ни капли не играл
под репродуктором глумливым.
он был один, кто точно знал:
финал обязан быть счастливым.

и чтобы счастье не спугнуть,
мужские сдерживая слёзы,
он песню вёл, и песне путь
торили в небе паровозы.

сияй, подземный переход...
мети, стерильная позёмка...
пой, взбунтовавшийся урод!
нас ждёт родимая сторонка.

* * *
женщина медленно спит.
простыни сброшены просто.
спящим неведом стыд.
спящая – сказочный остров,

полный серебряных птиц,
звёздных жемчужных обманов,
тайна, лежащая ниц
за чередой океанов.
дышат волна и волна
радостью светлого гимна –
каждая неповторима.
не одинока – одна.

* * *
«...крутись, запиленный винил...» А. Ильенков

перебирая наши даты,
начни отсчёт с восьмидесятых.
высоцкий и афганистан,
дырявый флаг олимпиады,
винил-джинса, мечты-бравады.
и каждый призван, но не зван.

а в девяностых стало просто
для вышедших лицом и ростом.
не бьют – беги, бери, что хошь.
в стране раздетых прокуроров,
собачьих свадеб, мародёров
царили токарев и нож.

теперь настали нулевые.
башка с мошной пусты навылет.
сиди, смешной, крути винил –
морской калибр, 12 дюймов...
кого прихлопнут первым? думай!
и ты там был, мёд-пиво пил.

ознобной ночью, до рассвета
приедет чёрная карета.
они войдут без лиц, толпой –
не снимут обувь у порога,
не зачитают некролога,
и навсегда возьмут с собой.

* * *
весной в проулках у вокзала
сырой сквозняк углём горчит.
бомжи – народец одичалый –
как прилетевшие грачи,
снуют сутуло, деловито
ругаются, деля ничьё,
звенят посудою, намытой
в протоках золотых ручьёв.

а говорили – огнь и стужа,
велели не смотреть назад...
ну, глянул: там – гнилая лужа –
без цифр и стрелок – циферблат,

латунный лжец, бельмастый вестник
метаморфоз и перемен.
замри-умри и не воскресни:
кто был никем – не станет всем.

але, бичи! стеклопосуду
не превратить никак в смарагд.
але! ад есть... вот гадом буду.
здесь и сейчас! наш, лёгкий ад –

под этим облаком наивным,
под этим дерзким ветерком,
качающим слепые ивы
незлым дежурным матерком,

одетый в польта на ватине,
обутый в ржавый войлок бот,
печатающих в красной глине
рептильный след пустых хлопот –

беспечный и всегда спешащий
безумной белкой в колесе,
нелепый, значит, настоящий:
сиди – не рыпайся! – как все.

Махнувший время на движенье,
как машут паспорт на пузырь,
в сто двадцать первом поколеньи –
не скиф, не сфинкс – паук-мизгирь.

...вокруг железные дороги,
гудят, не чувствуя вины.
а русский ад стоит, убогий,
на все четыре стороны.

* * *
чем серьёзней мороз, тем отчётливей свойства вещей.
хрупче сталь, позолота на окнах сусальней,
резче звук, беспризорнее слово «ничей»,
и граниты державные монументальней.

впрочем, что нам вожди, демиурги-пророки, цари,
извергатели истины, круглой брусчатки картавой?
пар клубится, и сжижена зависть внутри
вставших табором бритоголовых кварталов.

казаки любят кожу, мять девок, баранину жрать.
козанки сбиты в кровь: здравствуй, что ли, свобода?
остаётся смотреть, как чернеет похожий на ять
старый ясень, глотая куски кислорода,

посреди новодела – пластмассовых хаток бобров,
из которых (бобров) понаделают шапок халдеям,
как созреют (бобры), и – индевеет перо,
и душа по привычке к войне холодеет.

московская горка

жив, табак курю покуда.
чай несладкий – значит, брют.
одомашненные люди
все когда-нибудь умрут.

однокомнатные люди:
лилька-гнусь и ленка-бюст,
магомеды и джамшуды
водку пьют под златоуст.

на курбан-байрам и пасху,
в строгий пост и рамазан
пахнет салом, луком пахнет –
по сусалам, по усам.

по расписанным общагам,
по сегодня, по вчера.
сквознячки гуляют шагом,
вежливые опера.

лейтенанты-капитаны,
вот вам комната и стол!
наливайте чай в стаканы,
заносите в протокол:

«жизнь проходит...
по фэн-шую...
слева – кладбище...
тюрьма –
справа... –
на чаёк подую. –
это...родина...зима».

* * *
зимним голосом ребёнка
в поле поезд прокричал.
шпалы, рельсы – фотоплёнка,
чёрно-белая печаль.

персонаж задачки школьной
в электрической ночи,
зверь стальной – ему не больно
и не страшно, а кричит...

он – ведь поезд, только транспорт.
но и у него, гляди,
при падении в пространство
сердце ёкает в груди.
.....................
беспризорник, полуночник –
острой спицей в позвоночник,
сединой по волосам.
что ж ты делаешь, пацан?
.....................
соответствуя билетам,
спит народ дорожный в такт,
спит и едет белым светом,
по делам и просто так.
кто – привычный, кто – азартный,
кто – растерянный навзрыд.
сон барачный, быт плацкартный,
в тесноте, а не болит.
пахнет тамбур беломором,
влажной прачечной постель.
снятся пассажирам в скором
степь да степь, ямщик, метель.
.....................
женщинам. мужчинам.
лисам да овчинам.
курицам варёным.
козырям слоёным.
поцелуйчикам с рублём.
подстаканникам с кремлём.
.....................
поезд дальше, глуше, жальче...
там – у тёмного окна
с верхней полки смотрит мальчик,
как не спит его страна.

гармонисты-косогоры
гнут меха без рукавиц.
хороводят семафоры
белой радугой ресниц.

вольным строем, непарадно,
тяжело шагает лес.
на войну или обратно –
то ль на небо, то ль с небес.
.....................
«эх, жисть-жимолость!
пропадай, молодость!
луна-целина,
догорай одна!»
.....................
за мгновением – мгновенье.
на стекле, поверх всего,
мальчик видит отраженье
будущего своего.

ясным будущее будет:
от сейчас и дальше – ввысь –
мальчик навсегда полюбит
этот мир и эту жизнь.

в эту ночь в плацкарте спящем
открывает он секрет:
будущее в настоящем –
жизнь жива, а смерти нет.
.....................
посреди страны бескрайней
просто быть причастным тайне –
через десять, двадцать, сорок
слушать отклик... – это скоро?..
– это скорый, – и – комок
в горле, – скоро будет город,
скоро – город, паренёк.
.....................
...невидимкой в сонной дымке
в город за руку введён –
в круглой шапке на резинке,
шубка стянута ремнём,
для прохожего народу
в пояс, значит, – с ноготок,
ближе прочих к гололёду
(кроме нищего без ног)...

бейся, малое сердечко,
счастьем завтрашнего дня!
там – где ты сейчас – словечко,
мальчик, молви за меня.

белое

а давай-ка, географ, сыграем в игру.
не в гусарский банчок, не в блатную буру –
три листа, раз-два-три, в темпе вальса,

а в такую игру, где в конце я умру,
но воскресну потом... я всегда возвращался.

слушай правила: всюду, географ, зима.
навсегда – против правил каких-либо игр.
снег течёт, как металл. раскалённая тьма
оставляет на веках следы белых искр.
.....................
также снег схож с часами. его механизм –
шестерёнки-пружинки, будильник на шесть –
через пару минут (стрелка вверх, стрелка вниз)
разорвёт на клочки циферблатную жесть.

и покатит: глас радио, влажный от сна,
зашипит и урежет просроченный гимн,
включит воду, заплачет ребёнком стена
по соседской привычке делиться чужим.

сигарета затлеет, затеплится газ,
чифирок-чай заварится, исчерна рыж.
.....................
говорят, вик. некрасов курил голуаз...
больше некуда ехать, повсюду париж.

эмиграция всюду, географ, снега,
замели города, подровняли рельеф.
по твоим картам козыри – белое, а
не сердечки червей и не крестики треф.

больше некуда ехать, географ, давно
неродной стала белая отчья страна.
потому что... не важно... не всё ли равно,
что увидеть дано в перекрестье окна.
.....................
снег-река на лету превращается в лёд.
по закону любви – в жёсткий белый графит.
в эти стены письмо никогда не придёт,
мёртвый ящик почтовый счетами забит.

телефон безъязыкий молчит в десять глаз:
в проводах – белый шум, и о чём говорить?
я всегда уходил навсегда – сотни раз,
ни себя, ни других не умея щадить.
.....................
всё, географ, всерьёз – нет беды без вины.
слышишь, как холода бьют в стальной барабан?
ты умеешь читать белый звук целины?
значит, на и читай! разбирай по губам.
на, географ, дороги! мотай, как бинты.
соответственно климату карты веди.
чтоб на выдохе из ледяной немоты
докричаться до жизни, до белой воды.

Улица белинского. Мост через Исеть

день становится длиннее.
жизнь становится короче.
на мосту – с петлёй на шее –
встал троллейбус, обесточен.
не стучит его сердечко
электрическим мотором.
а внизу – играет речка
разноцветным разным сором.

утекает в никуда
одинокая вода.

в ненакрашенное утро
вышли напрочь пассажиры.
пригорюнилась кондуктор –
как в ограбленной квартире,
словно деточку качает
сумку-кожезаменитель
и спасения не чает,
и прилёг на руль водитель.

мнится бедной билетёрше,
не вернутся люди больше.

за троллейбусом машины –
разномастным стадом густо.
в них сердитые мужчины
выражают свои чувства.
телефонные оркестры
разом музыку играют,
и летит в эфир окрестный,
кто куда не попадает.

солнце встало, тает грязь.
трудно жить не матерясь.
с краешку – кобель бездомный
налегке бежит куда-то,
в пальтеце демисезонном,
с мордой вечно виноватой.
он не верит, не боится,
ничего давно не просит…

а вверху – три чёрных птицы
в небе цвета купороса –
тройка пик, три чёрных стража –
крутят петли пилотажа.

Записка Модесту Мизанову

поутру хлебнув напитку
именем на букву вэ,
сделай новую попытку
разобраться в голове.
челюсти вставные корок
и полбанки на столе.
за окном, там – что за город?
это бург на букву е.

вот плохие, как апачи,
спят патлатые друзья.
кто там, в зеркале, маячит?
это ты на букву я.

бледный полумрак рассвета.
солнце выйдет, станет – о!
все мы, в сущности, поэты
по фамилии пихто.*

все мы, в сущности, кудрявы,
властелины, блин, колец –
дыма выдохнутой явы,
чёрных поршневых сердец…

в зарубежных мятых брюках
мы идём, играя, на
не скажу, какую букву,
раздавая имена

окружающей природе,
существам и облакам.
– опа, кошка! – что-то вроде...
– будет зверь на букву ка…

в две ноздри судьбу вдыхаем,
газ вдыхаем – а и пусть!
мы живём, не унываем,
потому что букву знаем,
потому что точно знаем:
там подправишь – станет +.
______________________________
* накануне две девчушки, жертвы школьных теорем,
умилялись: «он – как пушкин…» «пушкин-пушкин, но – на эм…»

* * *
Анатолию Ивановичу Новикову

городские партизаны –
парни с лунными глазами.
всем известно, у луны
нет обратной стороны.
там – лишь тётка с коромыслом.
это – если в небе чистом.
если кипиш, буря, снег –
нет луны, и тётки нет.

надеваем полушубки…
валенки: – отставить шутки! –
треухи… берём ружьё:
– чьё, там говорят, ничьё?
растворяемся в погоде,
мутном времени, народе,
беспонтовом, но родном,
и – идём за языком.
выловили туарега:
сколько есть имён у снега?
отвечает туарег:
– отпустите в туалет,
я старик и болен корью…
– ах ты морда компрадорья!..

– лепень, чидега и падь…
начинай запоминать…
вьюга-вьялица, хурта…
от заката до утра…
понизовка и уброд…
а потом наоборот…
чир и наст, опять пороша…
– отпусти его, алёша,
от греха, не пачкай рук.
– волк ему тамбовский друг, –
друг снимает ствол с плеча:
– помни, сука, пугача.

* * *
Юрию Казарину

у снега отмолив
мелодию окраин,
ты сам себе мотив
заказывать хозяин.

звезда и скрип шагов,
безветренная полночь,
рифмуя кровь и кров,
такой её запомнишь:

не с прописных – строчных,
морозной стороной,
где дым из труб печных
стоит с прямой спиной.

* * *
Александру Кердану

честь рождается из права
тех, кто должен, и кто может.
помнишь, как носили слева
бескурковый дымный поджиг
под полою – типа кольта,
друга дерзких малолеток –
серых польт.
эх, что за польта!
там в кармане был билетик
синий. на кино – про запад
дикий, золото маккены.
в польтах можно было падать,
но нельзя – чтоб на колени,
чтоб разнюниться, заплакать,
чтоб пожаловаться взрослым.
ты ежом свернись – расплата
этим гадам будет после.

пусть пинают-веселятся,
в почки норовя и в душу.
кончить насмерть побоятся,
бакланьё!
а ты не струсишь.
с антресолей вынешь порох,
самокатанной картечи...
спросишь: это тут который
больше всех меня калечил?
станет мир простым и тесным.
вынешь ствол... – ты чё, дебил?!! –
разбегаются дантесы,
пушкин снова победил!

 

 

Дулепов Вадим Юрьевич родился в 1964 г. в городе Нижняя Тура Свердловской области. С 1981 г. служил в Вооруженных Силах. Окончил Львовское военно-политическое училище (1985). Участвовал в боевых действиях в Афганистане (1986-1988), награжден орденом Красной Звезды. В январе 1995 г. года находился в служебной командировке в Чечне, в городе Грозный. Публикуется с 1985 г. Член Союза писателей России (1995). Автор трёх книг стихотворений: «Запомнить, чтобы забыть» (2000), «Дом на холме» (2007), «Зимние песни пешеходов» (2010). Участник многих антологий, выходивших в свет на Урале, в Москве, Сибири. Живёт в Екатеринбурге.






Вадим Месяц (Москва) о стихах В.Дулепова:

Марк Липовецкий в начале девяностых предложил рассматривать современную тому времени поэзию, как продолжение нескольких традиций, предложенных Бродским. «Нобелитат» в то время казался неоспоримым авторитетом – его опыт можно было с уверенностью брать за точку отсчета. Ход условный, но для объяснения тенденций действенный. Марк взял стихотворения Бродского «Осенний крик ястреба, «Представление», «Назидание» и «Шествие» (пишу по памяти, Марк тоже не помнит). За несколькими исключениями, весь современный постмодерновый шум проистекал из балагана «Представления». «Жизнь – она как лотерея». «Вышла замуж за еврея». И т.п. Расклад получился вполне правдоподобным. Приём себя оправдал. Говоря о стихах Дулепова, я обратился бы к Мандельштаму. Не стал бы искать продолжателей «Нашедшего подкову» или «Неизвестного солдата», а обратился бы к его «песенкам». «Я по лестнице приставной», «что поют часы-кузнечик», «до утра на кухне посидим» и т.д.. Легковесная птичья походочка этих стихов не лишала их серьезной смысловой нагрузки, а даже придавала им некий трагикомический шарм, давая философское звучание почти частушечному ходу. У нас почему-то принято говорить о серьёзном, раздувая щеки. Строить длинные, тяжеловесные строки, бряцающие образами и аллитерациями, из всех сил наводить тень на плетень. Дулепов этой комической физиономистики избегает, достигая иногда поистине даосской легкости. «Беспризорник, полуночник – острой спицей в позвоночник, сединой по волосам. Что ж ты делаешь, пацан?»
Герои Дулепова – наши современники: любимые женщины, бомжи, городские партизаны, поэты, глухонемые певцы… В его стихах приятно узнавать названия знакомых улиц, уральских друзей. Песенки написаны – «здесь и сейчас». Казалось бы, мы полностью погружены в новейшую историю, ещё проще – в эпоху «Битлз», если под этой эпохой понимать события от Вьетнамской войны до – Ливийской. Удивительно то, что её вполне хватает, чтобы прочувствовать трагизм истории мировой. Вечность она в каждом мгновении, да? В каждой капле – море? Это похоже на правду, если мгновение или капля запечатлены бережно и точно. «И покатит: глас радио, влажный от сна, зашипит и урежет просроченный гимн, включит воду, заплачет ребёнком стена по соседской привычке делиться чужим. Сигарета затлеет, затеплится газ, / чифирок-чай заварится, исчерна рыж / говорят, вик. некрасов курил голуаз.../ больше некуда ехать, повсюду париж». В этом «вечном городе» Дулепов и обитает. Говорить про «мировую деревню» язык не поднимается, наверное, правильнее вспомнить, что наше отечество – Господь Бог. Ад и рай, война и мир, жизнь и смерть, коварство и любовь – в этих привычных для Вадима Дулепова координатах географические отсылки, принадлежность к региональным тусовкам и школам становятся второстепенны. Кризис словесности, безудержный новаторский поиск, сменившийся в наше время странным авангардным каноном, если не мейнстримом, обошли поэзию Вадима Дулепова стороной. Он с бесстрашностью продолжает то, что до последнего времени называлось «русской литературной традицией», но бесстрашность эта не яростна, а органична. Неслучайно, что начало его творческого пути было высоко отмечено таким авторитетом нашей поэзии, как Юрий Кузнецов, хотя «кузнецовский» напор рядом с элегантной музой Дулепова кажется слишком настойчивым и непримиримым. «Главные мысли приходят тихи, как голубь». К Дулепову так же легко и бесхитростно приходят слова: музыкальность побеждает семантику, смыслы рождаются из звуков. С большой долей уверенности можно сказать, что многие стихи этой подборки наговоренные, набормотанные. Это не связано с качеством поэзии, лишь подчеркивает её природу, происхождение из устной речи, песни. Дулепов и начинал с песен: с «афганских» авторских песен, некоторые из которых стали классикой этого специфического жанра. Слушая «Эх, Афган, я тебя до могилы не забуду никогда», предположить в какую сторону двинется сочинитель еще трудно. «Прожектор шарит по горам, приблизив их в ночи, Кабул – распахнутый Коран – горячечно молчит». Ранние стихи Дулепова пребывают в зыбком промежуточном состоянии между лирическим текстом и полноценной поэзией, призванной существовать на бумаге. Тем приятнее видеть рост автора, предполагающий не только работу над словом, но и очевидное духовное становление. Составители антологии представляют автора «мирной», «светской» подборкой стихотворений, чтобы, видимо, вписать его творчество в гуманитарный контекст книги. Не уверен, что это правильно. Хотя я узнал о судьбе автора уже после того, как составил представление о его стихах, для меня так называемая «судьба поэта» – вещь важная. Как и то, что автор этих замечательных стихов – майор запаса, награжденный орденом Красной Звезды. «Потом пройдёт и дым побед / назад оглянетесь, трезвея: /– героям пламенный привет! – / вслед ухмыляется расея». Меня от этой ухмылки до сих пор берёт оторопь. Дулепов, судя по его стихам, нашёл в себе силы и великодушие остаться спокойным и трезвым: ни в одном из своих стихотворений он не жалуется и не предъявляет претензий. «Вспомнить, чтоб забыть» – так назывался его первый сборник.
Выбор поэта Дулепова – путь человеческого достоинства, следованию традиции, творчеству, соответствующему собственному жизненному и литературному опыту. В этой системе координат поэт чувствует себя уверенно, может разнообразить ритмическую структуру стихов, которые иногда звучат однообразно, увеличить плотность письма, о чем любит говорить Юрий Казарин, которому посвящено одно из лучших стихотворений подборки. В рамках освоенной поэтики можно взяться за разработку масштабных тем, обратиться к историческим материалам, или наоборот создать шедевры любовной или гражданской лирики. Смущает некоторая уютность дискурса, его предсказуемость. Хороших стихов в ключе, взятом поэтом Дулеповым, написано немало, есть вероятность, что время требует от нас чего-то иного. По крайней мере, старой модернисткой инициативы попытаться «выразить невыразимое» никто не отменял. Это – из области идеального. В таких случаях советовать невозможно: «каждый пишет, как он дышит». Однако я совершенно не удивлюсь, если из-под пера Дулепова выйдет что-то невиданное, неожиданное как для читателя, так и для него самого. Литературная ситуация такова, что нам необходимо не только возродить русскую национальную поэзию, но и создать принципиально новую. Лишенную провинциальной ограниченности и слепого подражания, основанную на опыте и культуре предыдущих поколений и разумном использованием огромного информационного потенциала, полученного в результате технологического развития. «У снега отмолив мелодию окраин, ты сам себе мотив заказывать хозяин».


ГЛАВНАЯ | 1 ТОМ | 2 ТОМ| 3 ТОМ | СОРОКОУСТ | ВСЯЧИНА| ВИДЕО
Copyright © Антология современной уральской поэзии

 

 

 

 

 

 

 

ыков