ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

1996 году в свет вышла Антология современной уральской поэзии, где были собраны авторы трёх поколений, сместившие некий традиционный поэтический спектр, существовавший на Урале до того, как... И вот теперь, по прошествии семи лет, настало время – продолжить начатый труд.
Технология создания любой региональной Антологии очевидна: периодически делать “стоп-кадр” (например, в виде книги) литературного процесса того места, которому этот процесс принадлежит. Продуманная частота этих “стоп-кадров” создает теоретическую возможность реально наблюдать сам процесс. То есть отслеживать тенденции, фиксировать ротацию поэтических имен, оценивать качество развития того или иного автора от одного “стоп-кадра” – до следующего, ну и т. д. В случае с Антологией важна и “поправка” на тенденциозность взгляда составителя, и лучше, если этот взгляд будет принадлежать одному и тому же человеку, таким образом, качество необъективности может быть установленным, а потому – предсказуемым. Это, естественно, не отменяет, а напротив – провоцирует создание других Антологий: чем их будет больше, тем лучше.
Итак, грамотная Антология – это несколько последовательно изданных книг, объединенных единством взгляда и места и разъединенных моментами времени, в которые этот взгляд решился скользнуть по поверхности этого места.
Во втором томе Антологии представлены:
– 15 авторов первого тома, которые продолжали активно присутствовать в уральской поэзии в период с 1997 по 2003 гг.;
– молодые поэты, появившиеся в этот период в уральском контексте и просто по “техническим” причинам не попавшие в первый том;
– авторы, чьё творчество именно в эти годы привлекло внимание составителя;
– поэты, перед которыми составитель оказался в долгу, поскольку в своё время умудрился “не заметить” их явного присутствия, и это в первую очередь относится к авторам неоклассического стиля (наградил же господь терминологией!).
Во втором томе не представлены те поэты первого тома, которые прекратили активную работу в поэзии вообще или чьё творчество в обозначенный период времени показалось составителю неубедительным. Тексты, опубликованные во втором томе Антологии, повторимся, написаны с 1997 по 2003 гг.
При составлении Антологии приходилось пользоваться неким принципом отбора. На вооружении у составителя была примитивная личная градация: удивление–любопытство–интерес. И всё, что попало внутрь периметра, охраняемого этой трехглавой гидрой, вошло в книгу. Если бы у самопровозглашенного цензора, то бишь – составителя, то бишь – меня, хватило воли, то в этот том вошли бы не 60 авторов, а, скажем, 600. Включая и тех, кого иногда “высоколобый электорат” называет графоманами. Утверждаю: именно последние являются истинными “крестоносцами литературы”. Именно они делают возможным выделить в чистом виде цели и смысл русской поэзии: трансляцию в мир универсальной сентиментальности, в качестве наиболее перспективного способа общения человека со своим прошлым и будущем. Именно они ещё каким-то образом микшируют метафизическую подлость русской поэтической культуры, которая два столетия главным образом занимается тем, что делает для человека комфортным ощущение страха небытия. Поэзия, мне кажется, не может наполнить душу читателя/слушателя. Она занимается тем, что расчищает пространство в этой душе, т. е. создает куб пустоты, который всё равно нужно чем-то заполнить. И если его в данный момент заполнить нечем, то там начинают летать навозные мухи одиночества. Искусство (и поэзия в частности) – вообще генератор одиночества. Его “забота” о людях заключается в том, чтобы им было комфортно и красиво умирать внутри бессмысленности бытия. Особая тема – сами художники. Они напоминают муфельные печи для обжига витражных стекол, но дело-то в том, что печи эти – бумажные. Вот и весь сказ.
Может показаться, что подобные утверждения требуют серьёзных доказательств. Ничего подобного: всё, что требует доказательств, становится жертвой института этих доказательств, впадая в наркотическую зависимость от очередной дозы высосанных из пальца аргументов. Убеждают не аргументы, а их принципиальное отсутствие.
Современная уральская поэзия – это единый психо-геологический ландшафт и единая климатическая макроэстетика, скреплённые пластилиновой опалубкой единого информационного поэтического пространства. Это пространство ощущается большинством участников процесса как несомненное, чётко персонифицированное и ценностное явление. При таком положении уже не существенно, как дела обстоят с точки зрения “объективной реальности”.
Расцвет уральской поэзии длится уже четверть века – не меньше. Расцвет – как рассвет. Не важно, какой он сегодня/сейчас – красивый, дождливый, яркий или дезиксорибонуклеиновый. Важно, что он наступает каждый божий день. Каждый. Божий. День.
Огромную пользу для расцвета поэзии на Урале (особенно в последнее время) принесла региональная поэтическая критика тем, что не была создана как таковая:
– размытость иерархических полей;
– неактуальность эстетического карьеризма;
– насильственное подталкивание поэта к ощущению поэтического творчества как частного, социально не ангажированного вида деятельности;
– заниженная самооценка и завышенное самомнение уральских поэтов;
– наконец, вынужденная попытка самоидентификации в рамках поэтического пространства, например, квартиры 28, дома № 13 в пгт Горнозаводский, где даже названий улиц нет,– все эти компоненты, необходимые для нормального развития художника, привнесла именно уральская литературная критика своим активным не-присутствием там, где она, упаси господь, вполне могла появиться.
И еще: немаловажен тот факт, что уральская поэзия в массе своей не конструктивна для диалога с европейской поэтической культурой, как, впрочем, и любой другой. Вообще “диалог культур” – химера. Любая культура не сможет вступить в диалог в принципе, ибо представляет собой монолог, обращённый к самой себе, то есть к той части этого монолога, которая до сего момента уже произнесена. Даже смысл существования разных культур лежит не в плоскости демонстрации их наличия, а в плоскости взаимодействия их различий.
И последнее. Сила любого произведения искусства (да вообще любого произведения) напрямую граничит с нежностью. Заметьте, не с любовью, а именно с нежностью. Любовь – это изобретение Бога, а нежность – ноу-хау человека. Поэзия, возможно, скоро научится не столько любить, сколько быть нежной. Мне бы хотелось (и это единственная мотивированная цель Антологии), чтобы уральские поэты разных, простигосподи, ориентаций, возрастов и прочее и прочее... взглянули бы друг на друга со страниц этой книги и ощутили, что они хоть сводные, но всё-таки братья и что, по определению, врожденная неприязнь творческого человека к себе подобному – не повод не быть нежными друг к другу в своих утренних фантазиях и вечерних мыслях. Вот таким примерно образом.

Виталий Кальпиди