Вдовин Алексей Валерьевич родился в 1968 в Ташкенте. Стихи публиковались в журнале "Урал", "Уральская новь", в альманахе "Вавилон". С 2001 года - литературный сотрудник редакции журнала "Урал". Живет в Екатеринбурге.

* * *
Поэты существуют временами
во времени, которое над нами
(над ними). Тот невидимый полог
предшествует, предчувствуя стихами,
и обращает некролог в пролог,
описывает, замкнутые днями,
черты лица, знакомого местами,
ещё не существующий итог,
но в гуще лет, размеченной крестами,
уже определён исходный срок.

* * *
актеру П. Шишину

Когда мой добрый друг, фигляр презренный,
эстампами мадонн в различных позах
пытается вернуть меня к искусствам,
я не смеюсь. Я, счастьем упоенный,
тягучее вино в аптечных дозах
смакую, вволю отдаваясь чувствам.

Поэзия пустого разговора
смягчает прозу в меру острой кухни.
Последовав разумному совету,
уйдём и мы. Возможно, очень скоро.
Аптекарь болен, фонари потухли,
ночь быстро вырождается к рассвету.

* * *
А мальчики-то вовсе не кровавы!
Когда меняешь фокус или ракурс,
Грядущее предчувствие расправы
Легко убить, получше выбрав закусь.
Гармония того, что несовместно,
Давно была изучена отцами,
А под столом уже заполнен тесно
Седьмой сундук жестокими сердцами.

* * *
"Однажды битому неймётся", -
Сказал мне друг по преферансу,
Последователь Песталоцци,
Сосед по вековому трансу.
И я пошёл своей дорогой,
Освистанный при всём народе,
Хромой, небритый и убогий,
Уверенный в своей свободе.

* * *
Винтик с гаечкой целуются
И надеются на лучшее.
Снег метёт, бело на улице,
Может, что-то и получится.
Как же им поможешь, бедненьким,
Слепо верящим в прекрасное.
Мы такие же волшебники,
Мы такие же несчастные.

* * *
Пыль осела снегом, сединой,
Это было рядом, не со мной.
Мимо - чьих-то плачущих огней,
Чередой чего-то ждущих дней.
Мимо - ноль, зеро, пустышка, пас -
Вот и получается рассказ,
Лет, бессонниц опустевших бред,
Пепел, прах последних сигарет.
Боль, ещё чуть-чуть, не отпусти,
Не прощай мне ничего, прости.

* * *
моя голова
тонет
в ночном потоке кофе
вы слишком поздно
бросили спасательный круг
мой капитан

* * *
запахи аквариума
предвещают шторм
надо менять галс
пока не опали
паруса занавесок

* * *
слова не нужны
мы не знаем этого
но всё равно молчим

* * *
ласточка в тусклом небе
голые деревья
не верящие весне

* * *
чашка кофе утром
не надо сахара
всё напрасно

* * *
мальчик строит крепость из песка
блаженное ощущение мокрой грязи
налипшей на пальцы
всё что остается от детства

* * *
Игорю Маскину

Мой добрый друг, так вовремя ушедший,
нашёл ли землю ты, куда зарыть талант?
Открыл свой берег, видимый отсюда?
Минувший год как год, нам с рук сошедший,
определим, раскроем фолиант
и взмолимся о наступленье чуда.

Меня, ты знаешь, мучают верлибры.
Я всё могу, но их преодолеть
становится порою невозможно.
И я опять молчу, играю в игры
словесные, пытаюсь умереть
поэтом, только снова вру безбожно.

Стих отдает тройным одеколоном,
тверда земля, не знавшая лопат,
и взгляд, и голос ходят сторонами -
всё вместе именуется законом,
хотя всё вместе - это явный спад
размера, ритма, нелюбимый нами.

А мы - не всё равно, где обитаем,
совместны или разъединены?
Я здесь, в одном, ты - в параллельном мире,
но каждый неизменно обитаем,
и в каждом мы, по существу, равны
длиной шагов в распроданной квартире.

* * *
Полчища нагих и жадных на ласку дев,
нелепое солнце, соседка в красном платочке -
бред одного дня, когда, не успев
кончить, задыхаешься на предпоследней строчке,
которая, как правило, достается почти что даром
накануне невнятной и мягкой прозы,
с которой лучше покончить одним ударом,
молча и даже не меняя позы,
и дальше уйти, разбирая мир подетально,
повторяя и растворяясь в вечном обыденном,
неутомимый делатель в поисках тайны
с обещанием никому не рассказывать об увиденном.

* * *
Эту жизнь доживаем, эпиграф возьмём из Гандлевского С.
Очарованный странник, ну, чем ты теперь очарован?
Мокрый снег осыпается со штукатурки небес,
А могло припечатать и чем-то взаправду тяжёлым.
Что ж, приступим к ремонту, хоть скоро начнётся зима,
С неизбежностью, свойственной этому времени года.
В грязных ватниках жмутся друг к другу пустые дома,
Как бродяги, забывшие жаркое слово "свобода".

Интоксикация

тридцать девять - градусники не врут
пять дней в благодати мутного жара
весна отсутствие витаминов холодный ветер - и тут
романтика смятой постели молоко вдыхание пара
сколько лиц сколько тем многословный доктор пожалейте
это Чехов цитирующий Рериха налево и направо
дверь закрывается тишина на "тасмовской" заигранной ленте -
шипение хрипы - и надо ставить сначала

преследует запах канифоли и хвои
паяю проводку выращиваю ель на балконе
я точен - помню соседа соседку - всё злое
милую девочку друзей не терпящих сентиментальной вони
весна молодость гормональный взрыв времени через край
энергия в эти годы не знает соотношений
с мыслями про ад попадаешь в рай
где удаётся избегать правильных решений

она не придёт - придёт головная боль
тридцать девять если градусник не врёт -
романтика жёсткой кровати
по вечерам димедрол круглая дилемма холодный ноль
пять дней интоксикации - возможно этого вполне
хватит

* * *
Олегу Дозморову

Мне скушно, бес, всё утопить -
И дальше, без руля и правил,
Когда бы нас никто не правил,
Что мы могли бы сотворить?
Москва стоит, как третий Рим,
Столпом эпохи постмодерна,
А мы всё так же откровенны,
И всё свободою горим.

* * *
Скрывают многоликость тем
слова, написанные слитно,
когда в них пребывает скрытно
ушедшее за рамки схем.
Из глубины иных систем,
где голос есть продукт распада,
к нам возвращается отрада
опять уверовать в Эдем.

Нам смутный ход иных времён
дороже мраморного ада,
среди кровавых цирков чада,
на фоне вспоротых колонн,
где каждый третий обречён
на вымирание и жажду,
где лишь один и лишь однажды
на камне выбьет ряд имён.