2
         
сальников рыжий кондрашов дозморов бурашников дрожащих кадикова
казарин аргутина исаченко киселева колобянин никулина нохрин
решетов санников туренко ягодинцева застырец тягунов ильенков

АНТОЛОГИЯ

СОВРЕМЕННОЙ УРАЛЬСКОЙ ПОЭЗИИ
 
СОРОКОУСТ

Ирина Аргутина


«ВЫРАСТАЮТ ГАДКИЕ УТЯТА...» Каким я помню Дмитрия Кондрашова

 

– …А слово «яства» написано неправильно: в нём не должно быть буквы «в» после «я», – заявил он уверенно и назидательно. Кажется, остальные юные дарования из «Алых парусов» не были так уверены в правописании, но словарь, увы, подтвердил его правоту.
Наконец-то я запомнила, как зовут этого невысокого мальчишку, моего ровесника, но «из вундеркиндов»: в 13 лет все нормальные дети переходили в седьмой класс, а он – в восьмой, да ещё и в математической школе, – Дима Кондрашов. С виду ничего особенного: рассеянный, очкарик, все переспрашивает и обо всём если не знает точно, то по крайней мере слышал, что иногда раздражает…
Литературно-творческое объединение «Алые паруса» при челябинском Дворце пионеров в конце семидесятых годов прошлого (!) века переживало пышный закат. Его создатель и руководитель, детская поэтесса Лидия Александровна Преображенская, приближалась к почтенному 80-летию. На занятиях она появлялась всё реже, передав руководство своей добросовестной ученице, Г.В. Хариной. Но число ребят, пишущих стихи, рассказы, сказки и даже эссе, было достаточно велико, чтобы сформировались две полноценные возрастные группы.
В старшей были весьма колоритные фигуры Славы Шмырова, Светы Томских, Виталия Моисеенко – почти взрослых в своих интересах и устремлениях. О последнем не знаю ничего, Вячеслав Шмыров сегодня известный человек в московском кинематографическом мире, а Светлана ушла из жизни давно и слишком рано. Впрочем, и тогда на их фоне Дима не терялся. Во-первых, он был всеведущ, а во-вторых, вездесущ. Мог появиться на занятии после математической олимпиады или какого-нибудь странного и неожиданного занятия, служившего для него очередным источником информации.
Потрёпанные и пожелтевшие от времени листы третьего – под копирку! – машинописного экземпляра пьесы с плагиатским названием «Протокол одного заседания» (но я-то помню, что сначала её назвали «Дворянин во мещанстве») хранятся у меня до сих пор. Авторы – В. Шмыров и Д. Кондрашов, объединившиеся в то время в «СЮСЮ» – Союз юных сатириков и юмористов. Персонажи – все мы, «парусята», включая и самих авторов. Так вот, в пьесе Кондрашов приходит на занятие «Алых парусов» после прослушанной им где-то лекции… о татаро-монгольском иге. Это, в самом деле, на него похоже. А ещё в пьесе появляется в литобъединении новый мальчик, Саша Пушкин, и реакция окружающих на его стихи замечательно рисует особенности характеров, выписанных «с натуры» с юмором и пониманием.
Удивительно, но, кажется, никто из тех, кто более или менее общался с Димой в новом веке, не знал его школьником. Кроме мамы, Нины Валерьяновны, конечно. И, как ни странно, меня. А у меня всплывает в памяти какой-то концерт, подготовленный ли, импровизированный – не помню.
Возможно, это была наша поездка в Курган, где мы общались с нашими творческими сверстниками, а может, какой-нибудь день рождения «Парусов», но я отчетливо вижу Диму идущим к фортепиано и по дороге бубнящим некий объяснительный комментарий. Из-под его пальцев струится знакомая музыка, название которой так мучительно вспоминать. Но исполнитель не дает долго мучиться и называет автора вальса – Грибоедов.
Ещё помню первые строчки его полудетского стихотворения: «Вырастают гадкие утята, /Превращаясь в белых лебедей./В сказках было так давно когда-то,/Так бывает и у нас, людей./Поначалу каждый встрепенется,/Наблюдая новое в себе,/И утёнком удивлённо улыбнётся/Отраженью лебедя в воде». Потом он писал куда более изысканные вещи, но почему-то запомнилась эта трогательная улыбка утёнка – лебедю.
Новый 1979 год мы, семь-восемь уже хорошо сдружившихся старшеклассников, встречали вместе, невзирая на почти 50-градусный мороз:  устроили поэтический турнир, точнее, устроил его нам всё тот же мозговой центр «СЮСЮ». А на майские праздники сложная система шифровок, основанных на знании литературы (ответственный – Д. Кондрашов) и кинематографа (В. Шмыров), привела нас на край города, в городской бор, где так здорово было в один из первых теплых дней года.
Потом одни за другими окончили школы, поступили в университеты. Лет пятнадцать мы с Димой не виделись и, пожалуй, не вспоминали друг о друге, пока не случилась эта забавная встреча в троллейбусе. Он был абсолютно узнаваем, впрочем, пристально вглядевшись сквозь толстые стёкла очков, распознал и меня и выпалил одним предложением: «В общем, так: мы с мамой работаем в газетном киоске, у меня все нормально, ещё вопросы есть?»  Растерянно раскрыла рот и после трехсекундной паузы ответила: «А я тебя, вроде бы, и не расспрашивала…»
Он сменил гнев на милость, и мы поговорили немного – до моей остановки – о судьбах наших общих знакомых.
Спустя ещё пару лет я стала появляться на литературных мероприятиях, где, как оказалось, Дима бывал нередко. Выглядел он в ту пору, пожалуй, лучше, чем когда-либо: слегка поправившийся, в импозантном светлом пиджаке. Даже походка стала немного вальяжной. Знали его все, многие относились с иронией. Но именно в ту пору знакомства с неизвестным доселе пластом местной литературы я не только узнала о существовании журнала «Уральская новь», но и впервые прочитала «взрослые» стихи Дмитрия Кондрашова. Боже мой – большой поэт, настоящий! Но эту реакцию тут же охладили более осведомленные люди, знавшие, что несколько опубликованных стихотворений – практически всё, что написал автор за свою сознательную жизнь…
После выхода одной из первых моих книг «Время поить пески» Дима разразился статьей на всю полосу «Лидера», единственной в ту пору газеты, не жалевшей для культуры целой страницы, а то и двух. Обозвав книгу чем-то вроде «нового Екклезиаста» и сделав множество реверансов в сторону нашего общего детского прошлого, он наговорил так много и витиевато, что лишь посредничество третьего лица, издателя В. Лурье,  прояснило для меня тот факт, что отклик вполне доброжелателен. Об этом можно было бы и не рассказывать, если бы не возобновившееся, хотя и не частое, общение с Кондрашовым. Вскоре он гордо сообщил: «Я передал твою книгу Кальпиди, и мне удалось его заинтересовать». Да простит меня Виталий Олегович, о существовании которого в ту тёмную пору невежества я едва ли подозревала!
Средства коммуникации – великое достижение человечества.  Телефонное общение с Димой могло прерываться на год и более, но длиться часами. В нём фигурировали великие и малые, поэты и не очень, ближние и дальние. Иногда – крайне редко, раз или два, – его распирало от радости и гордости: удалось написать новое стихотворение. Гораздо чаще он страдал от отсутствия впечатлений и ощущений. Отсутствие Кондрашова в поле зрения в течение полугода и более воспринималось как абсолютно нормальное, пока он не обнаружился в больнице – с микроинфарктом. Ему ещё не было сорока. Но и это казалось нелепой случайностью, эпизодом странной жизни, плохо форматируемой даже самыми жёсткими реалиями.
Если утёнок недопревратился в лебедя при жизни, это происходит при ином – фазовом – превращении.
12 декабря 2009 года в Новом Художественном театре на литературном вечере Дима выглядел здоровым и вполне жизнерадостным. Гордо сообщил, что, наконец-то, прилично зарабатывает репетиторством, вот только к ученикам ездит сам. Поехал он и 18 декабря…
Ему шёл 47-й год, да так и не дошёл.

 

 

 


ГЛАВНАЯ | 1 ТОМ | 2 ТОМ| 3 ТОМ | СОРОКОУСТ | ВСЯЧИНА| ВИДЕО
Copyright © Антология современной уральской поэзии