АЛЕКСЕЙ КУДРЯКОВ
* * * (2010)
Закрой глаза. Вот мартовский паёк:
глоток вины, ржаной тоски полмеры.
На талом льду – густой кровоподтёк
с бычками вмятыми бесцветно-серый.
Вдоль просеки – ряды безлюдных дач,
и звон цепей, и лай, летящий в дымку.
Погост и столб электропередач,
к земле клонящийся – почти в обнимку.
* * * (2009)
так умирает только слово
на полосе пустой, ничейной –
безропотно и бестолково,
что забываешь назначенье
гвоздики розовой в петлице,
стихов и поднятых ботфортов,
глотая пыль на пепелище,
где нервно курит шнур бикфордов.
* * * (2010)
Башмаки железные – не подковы
износились. Ты долго гулял по стране.
Посиди на песке. Если путь тупиковый –
значит, просто уткнёшься лицом к стене.
А свернуть-то куда? Буераки, болота
и непрочный суглинистый берег реки.
В этих дивных краях умирать неохота,
лучше мордой к стене, где цветут васильки.
* * * (2009)
Любое слово – это только звук,
и в нём не больше смысла, чем в стакане,
что опустел и, падая из рук,
дробит лучи о тоненькие грани.
Ещё чуть-чуть и искорки стекла
украсят пол – несчётные, как числа.
Пока секунда та не истекла,
давайте не искать в искусстве смысла.
* * * (2010)
К.Комарову
Поёт трофейный патефон,
ведёт мелодию за ручку –
сквозь перебранку, мат, толкучку –
на мой заплёванный балкон.
Пружинка бьётся на оси,
дрожит, сворачивает шею.
И, в предвоенном, хорошея, –
музыка Клода Дебюсси.
Пока не кончился завод,
пока вовсю ликует быдло,
пляши и пой, и будь, что было,
пиит, пропойца, идиот.
* * * (2010)
«О, сколько в воздухе вина...» Ю.Казарин
Брось в копилку медный грош,
четвертак, полтину.
Плох был мир, или хорош,
Богу – половину.
Возвращение долгов
и любви сторицей:
приращение стихов
над пустой страницей.
Много в воздухе вина
и солёной жижи;
смерти много – или сна? –
но не больше жизни.
* * * (2010)
Е.Р.
Салют над Михайловским – город сошёл с ума.
А впрочем, и мы ведь с тобой обнаглели настолько,
целуясь у кладбища, – церковь, решётки, дома –
что не замечаем, как танго сменяется полькой,
но только беззвучно... А что в твоём плеере? Ночь
в жеманной манере и пара растрёпанных ноток.
Обнимемся крепче: не зная, чем можем помочь
тому, кто на мраморном фото – печален и кроток.
Здесь мир неподвижен, но стоит прищурить глаза,
пространство раздвинется, будто сквозная портьера.
И если исчезнем – услышим свои голоса,
где всё, как и прежде, но только в иных интерьерах.
* * * (2010)
Листы мертвы, но шорох музыкален,
строка – подобна линии брови.
И пусть у входа неподъёмный камень –
перешагни, шепни, заговори.
И чудо совершится: слишком мало
причин у смерти уводить на дно
всё то, что наскоро запеленала
в тугое глиняное полотно.
Гончарный круг – не перепутье ада.
Щепотка праха оживает от
прикосновения ладони, взгляда
и ангельских солоноватых вод.
* * * (2010)
1
Зерно измелется – на злобу и золу.
И толокном наполнятся лабазы.
Не подходи – пусть даже позову.
Мои слова тифознее заразы.
Осиновым поленом растоплю
печурку, чтобы сажа прогорела.
Что не сгублю, то верно полюблю
– белее мела.
2
Поцеловать. И боли пригубить.
...И взглядом обойти округу:
поляна, колышек сосновый вбит,
корова на боку, и руку
облизывает пёс, над головой
два облака, и третье – мимо.
И так легко – с закушенной губой –
не выговаривая имя.
* * *
Топить чаинки в молоке
в эмалированной посуде.
А по просыпанной муке –
гадать на счастие. По сути
отсутствовать и наблюдать,
как убегает жизни тесто,
стирая божью благодать
с ещё не начатого текста.
Олесе Б. (2010)
– Ничего не осталось, – уголками насмешливых губ
произносишь, в руках теребя замусоленный фантик.
Это значит, что самое время; и так ли уж глуп
старожил автострад, поменявший косуху на ватник?
Навсегда бы на всё положить. Но что-то звенит:
то ли память-беда, то ли попросту мелочь в кармане.
Вот и тянешь строку... я надеюсь, меня извинит
золочёная быль – не вместившись – ушедшая с нами.
За подкладкою времени – много чудесных вещей
и весёлых словечек: «шершавая», «битники», «вписка».
Потому и живёшь, нахлебавшись несолоно щей;
это было и есть, и не важно – далёко ли, близко.
На последние деньги накупим цветной мишуры,
оборвём календарь и станцуем на циферблате.
Нам помашет вослед, запуская на небо шары,
босоногий старик – как тогда – на Уфимском Арбате.
* * * (2011)
...как тень заходит чуточку вперёд
при разговоре с телом, глядя в оба,
так будущее в прошлых дней черёд
с открытым ртом вперяется из гроба,
пытаясь разглядеть свои черты
глазами человека-полукровки:
последыша от ангельской четы,
приёмыша с бутылкою зубровки,
но взгляд, что, догоняя сам себя,
двоится – будто бы в угоду зелью,
пройдя сквозь толщу быта, бытия,
не преломляется – уходит в землю.
* * * (2011)
Так и ходишь по кругу, вращаешь веретено –
то ли руки запачканы, то ли место намолено:
Подмосковье, железнодорожное полотно,
электричка, платформа Монино.
Расписание выцвело, стёрлось, как вензелёк
на букварной странице – сказки, где наколдовано
путешествие дальнее, встреча, в руках василёк,
возвращенье – ухаб да колдобина.
На заляпанных стёклах, в потусторонней возне
светотени и мороси, время – остывшее олово.
...лучше выбраться в тамбур и, засыпая во сне,
опустить на колени голову.