СЕРГЕЙ СЛЕПУХИН
КАПРИЧОС (2006)
над стальной плацкартой прерий
евразийского пространства
кто-то в воздухе крадётся
а в руке его – фонарик
наступай граблезиана
от москвы – до крайней плоти
долгожданная мед веда
недодроченных амбиций!
в терракотовом сортире
огороженном hуямi
в никого не спасской башне
тихо дремлет принц наследный
куршевелятся и пляшут
озорной собчак вприсядку
волк тамбовский волк позорный
запивая чёрной нефтью
свадьбу новую справляет
злой народ
орёт исправно
сардонические песни
мутноглазого минхерца
про шмеля на крыше школы
вифлеемскую зачистку
и про то как sos-ку просит
лодка в баренцевом море
про читинских декабристов
про сидельцев на дубровке
театральный харакири
якакаши жмуруками
про масхадов в маскхалатах
поломати березовский
от каспаров до лимонов
«горько» дружно раздаётся
но летает что-то в небе
то ли черти в Su курносом
то ли горький буревестник
грустным рустом заблудился
и читают в школе детям
Malleus Maleficarum
и клонирует чудовищ
сонм державного величья
* * * (2006)
В Макондо заморозки – яблоневый цвет,
Гортензия оправится нескоро,
След ледяной тускнеет сотню лет
На горбыле упавшего забора.
А было – вознесенье в небеса
На простынях. И бабочки кружили.
Мы строили на облако леса
Раскачиваясь на упругой жиле.
Мир был ничей и требовал слова,
Мы их нашли, пошарив по карманам,
Дом вырастал, а на дворе – трава,
Мускарики и рябчики с тюльпаном...
Не знали мы, что голуби овёс
Стальной клюют, магнитные ладони
Притягивают цинк голодных ос,
Чугун колёс на выжженном перроне.
Нам навязали тридцать три войны,
Полковнику – по средам похоронки,
Картонные чиновники страны
Медали-фантики кладут на дно воронки.
Змеиным эхом в ухо шепчет медь,
Дежурный врач с Владимиром на шее
Нам запрещает канарейно петь,
И заставляет быть мышей мышее.
В Макондо ветрено, местами – гололёд,
Осада плесени и едкой белой пыли.
По небу – в клетке ангела полёт,
Как вертолёт фантазии и были...
* * * (2006)
Глебу Михалеву
Задержка дыхания. Неба монгольские скулы,
Копчёные трубы, Химмаша истёртый вельвет.
Устало плетётся на площадь автобус сутулый,
Туда, где в плену декораций замёрз райсовет.
Заплакал ребёнок, скворец пролетарских кварталов,
Прилипчивый ветер ваяет отчаянный плач,
Над ямой оркестра и бездны маячит устало,
Сужает зрачки безразличный фарфоровый мяч.
Пар прачечной – нимб. Упокой малокровные души,
Таинственный Слава с фамилией Капээсэс.
В лимоновом инее дряблы фонарные груши,
Чей свет абажурный трясёт над автобусом бес.
В запёкшемся времени лозунги всех пятилеток
Непрожитой жизни в унылом студёном аду,
Детсадовский рёв нескончаемый резок и едок,
И сонный автобус плетётся у всех на виду...
* * * (2003)
ах вавилона вечный долгострой
когда един язык и междометья
унифицированы мысли и покрой
до р.х. жаль забыл тысячелетье
как дом союзов в медных облаках
соединенных штатов междуречья
велик мардук отныне и в веках
и все равны в бесправье и правах
ремесленников лиры и заплечья
бурли евфрат рычи свирепый тигр
на золоте сияющей двуколки
хмельное время допотопных игр
вороньей бороды кудрявой чёлки
охоты на неистреблённых львов
из муравьиной кучи злых рабов
чьи молнии в глазах черны и колки
стропила в небо в задницы богов
под матерок на общечеловечьем
но зиккурат потомству не готов
развалина стыдобище увечье
смеются боги в медных небесах
блошиный цирк на глиняных весах
и подлая гордыня человечья
ИЗ ПИНДАРА (2007)
Прими чин шествия, несущего венки,
Шары воздушные, растяжки, транспаранты.
Мы славных дел молочные щенки,
Свидетели и типа фигуранты.
Точи клыки, след волчий неглубок,
Вожак хитёр, лукав и, в самом деле,
Рык ускоряет ржавый кровоток
В залёжанном и апатичном теле.
Пей кровь горячую, разлитую в судьбу.
Так дышит белая убитая свобода,
С венком Несущего почившая в гробу,
В конурке нулевого года.
РОЖДЕСТВО (2007)
целлулоидной тропою врии
покидали Пятый Вавилон
на Востоке слышался Марии
в сумеречных схватках бабий стон
месяц жёлтым черепом лоснился
подвывали волки и овца
там Сосо над яслями склонился
оспою кавказского лица
искрой коротило в пентаграмме
кланялись посланцы иносфер
в эксклюзивно избранном бедламе
корчился малютка Люцифер
* * * (2005)
Тот, с кем сверяются кремлёвские куранты,
Распахивает Спасские ворота,
Уверенный, что он и есть спасенье
В безвременье для братьев и сестёр.
Ах, если б тень могла свинцом налиться,
Ввалиться в Кремль катком многопудовым,
Вдавить по самое маруся-не-балуйся
Брусчатку и несмятую траву!
Кавказской сталью вкрадчивого слова
Сверкнуть на солнце обоюдоостро,
Чтоб двухголовые мутанты не посмели
Кудахтать над хозяйской головой,
Латышские стрелки, стрельцы ручные,
Припомнили б отвесы и откосы,
Покосы верноподданных озимых,
Отвесили ему земной поклон.
А если нет, то – оземь, оземь, оземь!
Топтать чугунным, вылитым навеки!
Затем, устав, во френч засунуть руку
И раскурить Герцеговину Флор...
САТУРНАЛИИ (2007)
«ведёт танцоров жига...» Олдос Хаксли
Стучит разгул безумия в виски,
Индиго ночи, лоно небосклона.
Сквозь хаос па и скрежет саксофона
Надламывая струнные колки.
Подмигивают маски чёрных лиц,
В них постеры глядятся деловито,
В кремлёвском зале сводня Немезида
Льёт серным ядом конфетти зарниц.
Биржевики и брокеры толпой,
Сцепившись тенью цепких рук костляво,
Выходят из подполья, на халяву
Девиц и клоунов ведя на водопой.
Случайной встречи плещется крюшон,
Елейный голос, кудри серпантина,
В агонии холодная ундина.
Кто твой партнёр, безглазый капюшон?
Лоснится плоть, наяривает бэнд,
Глумливый Моцарт нокии мобильной,
В колючках ежевики замогильной
Смерть-аноним раскручивает бренд.
Ладонь, бедро... Пульсирует насос,
Грызут графит кривые фейерверков,
Людская опись Хроноса, проверка,
Кто выдохнет на грани срыва SOS.
Стальные пчёлы сверлят зеркала,
Буравят космос дервиши на нитке,
Хрусталь теснят Полония напитки,
И нижет хаос – острая игла.
Кровь заячья трусливо шелестит,
Укус на шее – след любовной ласки,
Фальшивых «я» заношенные маски
Угадывает время-трансвестит.
ПАМЯТИ КОРМИЛЬЦЕВА (2006)
«мне снилось я один из тех, с кем пил в подъезде Он»
небо в трупных пятнах и пегасах
вороная сталь одно крыло
здесь в руинах герники пикассо
сытой ложью солнце рассвело
нам на всех не хватит кислорода
встань лицом к обоссанной стене
задержи дыхание как в родах
пропадай безвестно на войне
ахтунг ахтунг общая готовность
лепота и лепра в голове
поделом умри за теплокровность
похоронка детям и вдове
крылья срежут известь к свежим ранам
зрей аншлагом пьяный куршевель
глаукома голубым экранам
а баранам – кашка и щавель
оборотни нот и детских песен
сталь цепочки рьяная шпана
всё мне снится что Христос воскресе
как моя бедовая страна
* * * (2004)
Страсть улицы выкидывать коленца,
Петлять и узиться в твердеющую мглу,
Где глух предсмертный вздох, а крик младенца
Вонзает в сердце острую иглу,
Где гитарист вычёсывает звуки,
Скребёт до крови, ржавчиной пылит,
И хочется дыхание и руки
Сломать о ночи чёрный монолит...
* * * (2005)
Головоломкий ребус и кроссворд –
Соитье площадей и переулков.
Кривлянье кровель,
Напряженье хорд –
Вот города распяленная шкурка.
Всё потерявший –
Веру ординат
И непреклонности надменную абсциссу,
Не бойся Этого,
Кто головою над,
И по углам гоняет, точно крысу.
Петляет улицы бегущая строка,
Не вычисленный,
Не попавший в лапы,
Взгляни наверх –
Не протекли пока
Чернила Инквизиции и Папы.
* * * (2007)
Дыхание в затылок. Соглядатай,
Казённый колер, серые глаза,
Расчётлив шаг, ступни подбиты ватой –
Коварным облаком на цыпочках гроза.
Азартно гнать, сбивая жертву с ритма,
Пристрел брезгливый в перископ очков,
Скороговоркой скомкана молитва,
Где «Отче наш» и куча матюков.
Огнём полярным душу выжигая,
Приговорит, усмешки не тая,
Законченную жизнь передвигая
В кривое зеркало за рваные края.
* * * (2007)
Набухающий свет, фонари наливаются кровью,
Контур ночи нечёток, размыт в одичавших домах,
Угловатые мысли в окне процарапаны бровью,
Узловатые руки на шее, смятение, страх.
Просыпайся, у рыбки проси по привычке корыто,
Безразличьем уколет тресковый мороженый глаз,
Птица в клетке летит золотой, но тобой не подбита,
Засорился стояк и на восемь – чинить унитаз.
Год за два – солитёрное время двойное,
Где со скоростью света течёт непроглядная тьма,
Где охрипшее радио хвалится новым удоем,
Но упрямо чернят молоко сулема и сурьма.
За бетонной стеной терпеливо молчит лепрозорий,
Прокажённые здания, люди, ночное зверьё,
Фонари наливаются кровью, отчаяньем – зори,
И срывается сердце с катушек – твоё и моё.
Весна (2007)
По-стравинскому вступит, священна,
Не без понта и не без ленцы,
И натужится почками вена,
И заселят предсердье скворцы.
Вездесущие щупальца света,
Колонковая кисть ветерка,
Разноцветною строчкою Фета
Оживает набросок мирка.
Облака синтепоновым стадом
Ускоряют разученный бег,
И не видишь, как пятится задом
Отступающий мартовский снег.
* * * (2007)
«Мы умерли. Зато могли дышать…» Пауль Целан
Ну, вот и всё. Мы умерли – дыши!
Карминовый закат над головою,
Омытые любовью голыши,
Взаимному подвластные прибою.
Свободе безымянности ура!
Дай имя мне надёжное, простое.
Мы были живы, кажется, вчера
И задыхались в комнатном настое.
Там гибли розы жёлтые в глазах,
Нагие вещи мучили ночами,
Мы гнали страсть визжать на тормозах
И прогорать холодными свечами.
Мы подгрызали корни у небес,
Мы чтили ересь, циники, зелоты.
Теперь мы умерли, и я в тебе воскрес,
А ты – во мне. Но я не знаю, кто ты.
* * * (2004)
Про корабль, который унёс на дно
Пятнадцать сотен душ. Мария Галина
Оливковая ветвь плывёт
За пенною волной,
Под ней последний день живёт
На дне ковчега Ной.
А с ним жена и сыновья,
А с ним домашний скот.
На фото третий справа – я,
Со лба стираю пот.
Наш голубь плавать не умел,
Не рыба и не рак,
Он долго таял, словно мел,
Собой сшивая мрак.
Бог, нас забыв, не отделил,
Как прежде, Твердь от Вод,
А я, дурак, Его любил,
А Он – наоборот…
ХОДАСЕВИЧ (2005)
Где Париж улёгся на ночь,
Лёгкой поступью идет
Владислав Фелицианыч,
В ногу с ним – бездомный кот.
Кот роскошен, как царевич:
Бакенбарды и усы,
С грустью смотрит Ходасевич
На карманные часы.
Им давно пора проститься,
Им «прощай!» сказать пора,
На мосту фонарь дымится
Синей струйкой до утра.
В них стрелы вонзает коготь
Хитрый мраморный амур.
«Помолчим ещё немного,
Мур?» – и кот ответит: «Мур!»
* * * (2008)
скорый пассажирский ежедневный
остановка пять минут буфет
на кулак намотанные нервы
наспех наведённый марафет
машинист ужаленный несётся
рвут пространство жёлтые глаза
рельса отутюженная гнётся
матерно скрежещут тормоза
до свиданья города и страны
родина ни пуха ни пера
мы всё едем едем за туманом
чавкает и чавкает дыра
