2
         
сальников рыжий кондрашов дозморов бурашников дрожащих кадикова
казарин аргутина исаченко киселева колобянин никулина нохрин
решетов санников туренко ягодинцева застырец тягунов ильенков

АНТОЛОГИЯ

СОВРЕМЕННОЙ УРАЛЬСКОЙ ПОЭЗИИ
 
СОРОКОУСТ
Алексей Кузин:

«Поклон Роману Тягунову»

 

Последняя моя встреча с этим незаурядным человеком была безмолвной и мимолетной. Я увидел его из окна автобуса. Он шел по безлюдному тротуару: без головного убора, на голове – ёжик тёмно-русых волос, прохладный северный ветер веет ему в лицо. Одет он в осеннее пальто коричневого цвета, шея и грудь прикрыты однотонным цвету одежды трикотажным шарфом, уложенным под отворотами пальто так, что это увеличивало зрительное восприятие объема его груди. Плечи его развернуты,  корпус слегка  отклонен назад, неподвижные руки опущены вдоль туловища. Роман Тягунов. Но лицо, лицо! Брови сведены  к переносице, карие глаза смотрят вдаль перед собой, тонкие ноздри открыты встречному ветру, серые губы сжаты, края их опущены вниз, подбородок приподнят, вокруг рта пролегли тонкие тени морщин… Впервые в жизни на лице этого жизнелюбивого и эмоционального человека я увидел маску скорби. Была суббота одного из дней осени 2000 года. Куда смотрели его глаза, какая тяжесть лежала на его душе?
Впервые это имя – Роман Тягунов – прозвучало в Свердловске в самую розовую пору перестройки и гласности. Тогда, в марте 1987 года в городе открылась первая экспериментальная выставка художников. Эксперимент состоял в том, что в одном из районных домов культуры свои работы выставили художники-любители, художники-неформалы. Какие открылись имена: Н. Гольдер, Б. Хохонов, И. Шуров, Г. Копырина, Н. Федореев,   В. Гаврилов! В июле они с постоянно действующей и обновляющейся экспозицией обосновались в деревянном особнячке на Сакко и Ванцетти, 23. Вот здесь-то, на одном из литературных вечеров я впервые увидел  Тягунова. Он выступал со своими стихами. Ради истины замечу,  что за полмесяца до выступления Романа на выставке состоялся авторский вечер блистательного молодого поэта Аркадия Застырца. А это было важно – кто первый выступал: первый – лучший. Застырец к тому времени написал более 1000 стихотворений. В лирическом отступлении говорил, что он как поэт – не хуже, чем известные в городе, члены Союза Писателей. Не хуже, не хуже – соглашались все. И вот, 13 сентября, стихи читал 25-летний Тягунов. Свободный, хлесткий, раскованный, рискованный – он своим негромким тенором просто оглушил всех. Какая ёмкость, каков слог, какая образность, сколь актуальны его стихи! «Мой друг, пройдемся по Москве…», «В библиотеке имени меня…», «Искусство отстает от Горбачева…». Как это звучало! «Стихи выходят из подполья, / Им больше нечего терять./ Стихи выводят в чисто поле,/ Чтоб в чистом поле расстрелять…». О  себе он ничего не говорил. Выступал не один,  а исполнил некую художественную акцию: два поэта-Романа. Вторым был молодой парень Роман Кожухарь (о дальнейшем творчестве которого лично мне до сих пор услышать не довелось).
Осенью 1987 года во Дворце Культуры автомобилистов открылся литературный клуб «Альманах». Там я от других людей узнал некоторые моменты из биографии Романа. Учился он в  УрГУ на математико-механическом факультете, но оставил учебу, отец его – известный математик, доктор наук.
Тягунов, Еременко, КозловВ это время в городе закипела литературная жизнь. Образовались литературные объединения в ДК на Химмаше, при газете «На  смену!», в УрГУ, в УПИ, на Уралмаше. Клуб «Альманах» был среди них самым неформальным: здесь юные и зрелые литераторы не захотели иметь над собой литературного руководителя, заниматься учебой, разбором стихов. Здесь было только чтение по кругу, только общение, далее – выступление одного из поэтов с большой подборкой стихов. Руководителем «Альманаха» мог бы стать поэт Юрий Лобанцев, который руководил в ДК  литературным кружком. Но когда закрутились стихи и мнения по кругу, он отошел в сторону. Все бредили изданием коллективных и личных сборников стихов. Увы, как оказалось позднее, литературная продукция – товар почти не конвертируемый в деньги. В отличие, к примеру,  от продукции художников. Потому-то художники и начали первыми перестройку в сфере культуры города Свердловска. Они-то на своей спине и внесли поэтов и прозаиков в царство свободы.  Что художники гораздо легче войдут в свободный рынок, отлично понимал Тягунов. Говорят, он стал сотрудничать с художниками новой волны. Он помогал находить покупателей. Ну и дружил он с этими прекрасными художниками – В. Дьяченко, В. Махотиным, В. Охотниченко, В.  Гавриловым. А это очень много значит.
Среди поэтов Тягунов оставался «неформалом», то есть одиночкой. Он не входил в поэтическую группу «Интернационал», где были его однокашники из УрГУ: С. Фазлитдинов, Ю. Крутеева, Е. Ройзман. А ведь они были друзья и соратники в поэтических баталиях. Что им суждено быть рядом, это было видно и в то время. В 1988 году на выставке художников в здании бывших Вольных Почт, на Ленина, 11, во всю ширину подоконника стояла плита серого мрамора с высеченными и позолоченными словами «В этом здании (предполагалось в будущем плиту установить на главном здании УрГУ) учились Ю. Крутеева, Е. Ройзман, Р. Тягунов». Тягунов не участвовал в областном совещании молодых писателей, проводившемся в апреле 1988 года в Свердловске. Позднее, в 1990 году, не принимал участие в городском фестивале поэзии «Мост», на котором выступали поэты из Союза писателей и молодежь. Наверное, сторонился Роман официальных мероприятий потому, что с одним из них у него было связано неприятное воспоминание.
Случилось это в 1987 году. В декабре в Свердловске проходил областной поэтический конкурс. Выступили 50 конкурсантов. Тягунов вошел в число 9 финалистов, которые продолжили соревнование перед камерами областного телевидения. И Роман после этого почетного испытания вместе с А. Застырцем, А. Зиниградом, Е. Ройзманом, Д. Кошкиным, Ю. Крутеевой был рекомендован жюри для участия в Уральском зональном конкурсе молодых поэтов. И конкурс нагрянул в Свердловск в июне 1988 года. Выступили поэты наши и приехавшие из Башкирии, Пермской, Челябинской, Тюменской областей. Лучшие из них, по выбору жюри, должны были участвовать в телевизионном финале конкурса. Но здесь жюри, по мнению свердловской поэтической публики, сплоховало: в телевизионный финал они не пустили наших Ройзмана и Тягунова. Могло ли быть по-другому? Нет. И областной конкурс, и зональный проходили под знаменем ЦК ВЛКСМ, при творческом руководстве издательства «Молодая гвардия», которое поддерживало литературу почвеннического толка.  Что тут началось! Две эти фамилии так и заходили от берега до берега реки Исеть под Плотинкой. Застырец и Крутеева отказались от дальнейшего участия. Поклонники отвергнутых поэтов принесли разборную палатку, как шатер пришедшего на битву войска, попытались её установить на лужайке в 50 метрах от телекамер, но им стали мешать ценители другой поэзии. Тогда борцы за поэтическую справедливость просто встали в круг, принесли свою кинокамеру и начали читать стихи. Тягунов, Ройзман,  Лугинин, Застырец, затем читали все, кто против конкурса и просто хочет читать стихи. Но и в свободном демократическом круге единства не получилось. Выступления некоторых поэтов-недемократов импровизированный (как сейчас говорят) ведущий, а им оказался известный в то время радиожурналист (литературную славу он приобрел позднее) Е. Касимов, стал пресекать. Другим страшно не понравилась «пропаганда наркомании» в стихах Р. Тягунова – это когда он читал: «…соберу по зернышку, по строчке,/ всё продам и всё перекуплю, / во-саду посею коноплю,/ во-городе алые цветочки…»
Всегда среди поэтов, среди близкого им круга литераторов существует статус «лучшего поэта». Тогда, в конце 80-х, лучшим считался Тягунов. Я не видел, но говорили, что его стихи были опубликованы в ежегодном столичном альманахе «День поэзии», он был участником делегации молодых поэтов, ездивших в Норвегию – эту страну фиордов, скальдов и рун. А ведь конец 80-х – это ещё строгие – в смысле оценки настоящего в творчестве – времена.
В январском номере журнала «Урал» в 1989 году вышла первая подборка стихов Романа Тягунова. Помню, еще накануне публикации Роман удовлетворенно отметил, что за публикацию в первом в году номере журнала – самый большой гонорар. Надо сказать, что такая вот черточка – считать деньги – в нем присутствовала явно. Может быть, она-то его и  привела к безвременной гибели. Подборка была из 5 стихотворений. Опубликована под рубрикой «Дебют», куда еще вошли стихи А. Зиниграда и В. Тхоржевской. Тягунов был в подборке третьим. Сейчас мне видится, что надо бы в этом трио первым поставить именно Тягунова. Зиниград в подборке еще по-юношески романтичен, хотя есть в нем и драматизм. Тхоржевская в описании  мира чуть-чуть сгустила краски. Тягунов, как оказалось, дебютировал с классическими своими вещами: искренними, проницательными, ироничными. Внешне он в те годы выглядел так: вьющиеся волосы до плеч, спокойный, уверенный взгляд. Он верил в свою звезду, знал себе цену. В сентябре 1989 года на выставке художников в Станции  Вольных Почт он вывесил на продажу (буквально вывесил на нитке, натянутой поперек комнаты) рукописный свой сборник из 24-х стихотворений «Письмо генсеку» ценой в 5 рублей. Книги в твердых переплетах поэтов из Союза писателей стоили в то время не более 1 рубля.
В мае 1990 года, когда в Свердловске проводился городской конкурс поэзии «Мост-90», на нем выступила молодая девушка Н. Ашатоян, которая была творческой подопечной Тягунова и сочиняла стихи, словно сам Тягунов. Одно из трех жюри конкурса (жюри от редакции еженедельной газеты «КЛИП»), в которое входили В. Курицин и Е. Касимов, хотело слушать только её, первое  место отдало именно ей.
В начале 90-х Тягунов работал сотрудником редакций новых журналов. Это был «Голос» Всероссийского общества инвалидов, а затем рекламный журнал «Слоган». Тягунов-то как раз и был мастером кратких изречений-слоганов. Жаль, что время было не самое подходящее для всяческих литературно-финасовых начинаний – страна летела в гиперинфляцию.
В апреле 1993 года, 23 числа, на одной из поэтических вечеринок в «Альманахе» Р. Тягунов впервые увидел 19-летнего   Б. Рыжего. Читали  стихи по кругу. Борис прочитал два. Тягунов попросил прочитать еще. Борис прочитал еще два. В свою очередь читал и Тягунов. Когда мы выходили с вечеринки, Борис сказал, что Тягунов поэт гениальный. Через 6 лет Тягунов пришел домой к удачливому в столичных кругах поэту Рыжему. Думаю, оба они не забыли первую встречу, следили заочно друг за другом.
В 1993 году мне довелось несколько раз повидаться с Тягуновым. В июне мы встретились около стадиона «Юность». Он был в компании  двух симпатичных девушек. Наверное, они были старые его хорошие знакомые. В руках у девушек было по бутылке пива. У Романа пива не было (что мне  приятно было видеть). Мы перекинулись несколькими фразами о предстоящем 2 июля творческом вечере Тягунова на поэтической вечеринке в ДК автомобилистов (он на него, впрочем, не явился). И еще я передал ему извинения Игоря Воротникова за их размолвку-ссору, случившуюся под хмельком в апреле-месяце дома у Игоря. Роман извинения принял, сказал, что у него нет никаких обид. Действительно, Игорь его ничем не обидел, просто показал себя правильным. Я это знаю точно, но повод ссоры не хочу называть. Пожалуй, Роман был даже благодарен Игорю за его правильность. Сейчас я не могу вспомнить, говорил ли я  Роману о написанной мною рецензии на сборник стихов «Формальная поэзия», переданной для публикации в газету «На смену!»? Скорее всего, не говорил, ибо что говорить о том, что, может, никогда и не будет опубликовано? Да и что говорить, если Романа в сторонке терпеливо ожидают две девушки? А в рецензии той о стихах Тягунова я писал весьма положительно. Рецензия была опубликована 13 июля. Наверное, Роман её прочитал. Об этом я сейчас догадываюсь по некоторым шагам Романа. В сентябре и октябре он трижды сам заходил ко мне в Горный институт. Видимо, он увидел во мне расположенного к нему человека. Он показал творческие проекты журнала «Слоган», приглашал к сотрудничеству, предложил мне написать эссе о  бумажных деньгах. И скоро я его написал, отдал ему. Еще я предложил небольшую статью о гротеске  как литературном приеме, в том числе и приеме в рекламе. Роман тут же пробежал их глазами, одобрил, обнадежил скорой публикацией. И… исчез из поля моего зрения надолго. В мае 1994 года от знакомых я услышал о каких-то неприятностях у Романа в журнале, мол, кто-то на него буквально нападал, что материалы мои он при этом потерял, вместе с другими важными…
И встретились мы с ним случайно 6 августа 1994 года в скверике у ЦУМа. В то время это было место, где работали уличные художники-портретисты. Местный Арбат или даже Мон-Мартр. Позднее художников выселили на бульвар по улице Ленина – между четырьмя рядами автотрасс и двумя трамвайными линиями, видимо, для того, чтобы свободные художники оказались в самой гуще жизни. Кстати, в то же время решалась судьба ДК автомобилистов, клуба «Альманах» и еще десятка творческих коллективов дворца – здание возвращали церкви. Через годик вернули-таки, но не хозяевам-староверам, а православной «титульной» церкви. Но это я отвлекся от Романа Тягунова… Увидел я его, изменившегося разительным образом – тонкого, худого, коротко остриженного, бледного, с выступившими на щеках веснушками. Он сказал извинительно, что был, мол, две недели в санатории, мол, сердце болело у него. И левой ладонью при этих словах он прикрыл своё сердце. Сейчас, когда некоторые из давних знакомых Романа говорят о его проблемах с душевным здоровьем, о его неустойчивости, маниях, клиниках, я в это не очень-то верю. Так, злые языки наговорили им про него. Кто знает о здоровье или недугах чужой души: чужая душа – потёмки. Я верю его жесту. Говорящий может обмануть словом, но жестом он не обманывает никогда.  Возможно, в сердце у него болела … душа. Ведь душа поэта обитает именно в сердце… Я заговорил с Романом о намерении Салавата Фазлитдинова и Эдуарда Поленца издать сборник стихов, накопившихся в библиотечке «Альманаха». На это Роман ответил, что в коллективном сборнике он печататься не хочет, что он думает (мечтает) издать свою книгу. Хоть внешне он выглядел еще не оправившимся от «санатория», но слова его – то есть дух – были крепкими. А на прощание он пошутил в свойственной ему манере – прочитал стихотворный слоган в две строчки, о себе же: «Что я умею, что я смогу? ?/ Лечь на скамейку пьяным в дугу».
Когда-то, наверное в одну из коротких встреч осенью 1993 года, Роман рассказал о его поэтической «школе». Она началась в детстве. Если маленький Роман совершал какой-то проступок, папа ему «в наказание» задавал сочинить коротенький афоризм  в стихах. Наверное, отсюда и берут начало локонизм, емкость, афористичность стихов поэта Тягунова. В машинописном сборнике 1987 года под названием «Футболис. Словелас. Пчеловек» было стихотворение в 4 строки:
 
Неразрешимые когда-то,
Падут задачи там и тут.
И все теории придут
К одним и тем же результатам.
 
Строки поэта безусловно справедливы, хотя и парадоксальны. Высказывание краткое, а звучит, кажется, долго: это из-за опоясывающей рифмы – когда в четверостишии рифмуются первая и последняя строчки. Если бы Тягунов был современником Лейбница или Энштейна, они, возможно, взяли бы эти строки эпиграфом к главным  своим  книгам.
Долго не мог я забыть встречу с Романом в скверике у ЦУМа. Чувствовал я, что не всё ладно в жизни поэта. Он казался мне современным Вийоном, современным Вячеславом Терентьевым. В марте 1995 года я написал стихотворение «Во здравие Романа Тягунова». В мае прочитал его на поэтическом конкурсе в клубе «Свезар». Через год опубликовал в книге «Адамов узел» и, конечно, хотел, чтобы оно дошло до Романа. И я предпринял некие шаги… Но прежде, чем расскажу о них, я решусь-таки привести здесь это стихотворение. Может быть оно поэтически несовершенно, но, возможно, есть в нём отдельные строки, где в рифму мне удалось сказать то, что я бессилен выразить в прозаическом очерке:              
 
Мы больше знаем Ромула и Рема,
Но почему? – такая даль и сроки…
Вот Рома Тягунов – он первый тенор
Среди поэтов нашей перестройки.
И у него была такая тема:
В одной строке сказать гротеск о вящем,
А после толковать – уже лежащим:
Вот палиндром, вот сема, вот фонема.
 
Еще когда построчно шло недаром,
Пресек он злобу дня и стиль речёвок:
«ИСКУССТВО ОТСТАЕТ ОТ ГОРБАЧЁВА.
ИСКУССТВУ НАДОЕЛО БЫТЬ ТОВАРОМ».
Так он сказал, и при бесплатной жертве
Искусство спас от митинговой смерти.
 
Когда в Россию двинули мессии,
Радетели-отцы… (нам это на?..)
Поэт сказал: «Я НИКОГДА НЕ НА-
ПИШУ О ТОМ, КАК Я ЛЮБЛЮ РОССИЮ».
И это – сокровенное – дороже,
Чем под фарфор улыбчивые рожи.
 
Сегодня где он? В рубище, в обновах:
Стихи он пишет или дышит прозу?
Я объявляю поголовный розыск.
Нам никуда без Ромы Тягунова.
У нас две пятых  – около спиртного,
Любой подросток учится по фене:
За то, что мы учителей не ценим.
 
Всё привозное, своего – излишки,
И горя нет: ведь горе – от ума,
Всё третий рим, всё рвы, холмы да шишки…
А Рим – бессмертный город на холмах.
 
Тягунов и ПарщиковТак вот, книгу с этим стихотворением я хотел передать Тягунову летом 1996 года. Для этого пришел на Плотинку, где в старинной водонапорной башне располагалась скобяная лавка с её хозяином – художником Виктором Махотиным, другом Романа. Справился, видятся ли они с Тягуновым, попросил передать «эту вот мою книгу». На это Махотин сказал, что «эту вот книгу» я должен подписать ему, а другой экземпляр я потом подпишу  Роману. Что ж, книгу я отдал Махотину. И надеялся, что скоро, с легкой руки Махотина, встречу Тягунова.
Мы увиделись в августе 1996 года. Вышли из одного переполненного автобуса на одной остановке. Я только что получил гонорар за подборку стихов в "Урале" – аж целых 40 тысяч рублей! А Роман сказал, что в ближайшие дни он получит 300 долларов от губернатора Росселя за работу в его избирательном штабе. Оказывается, Роман работал в штабе опального – снятого за два года до этого Ельциным губернатора Росселя ? снятого за его идею Уральской республики. А назначил Ельцин губернатором бывшего уральца, теперь верного москвича Страхова. Россель решил опереться на право народа избирать. И выиграл! Я полагаю, что именно потому, что среди его избирательных лозунгов был один краткий и ясный, чем-то очень каждому знакомый: «Голосуй не за страх, а за совесть». Говорят, Рома его и сочинил. Но об этом мне говорили позднее. А тогда, при встрече, я ему книгу не вручил, «Во здравие» не читал. А он мне на прощание прочел новое своё стихотворение, которое буквально заворожило меня, показалось каким-то волшебным, особенно в самом начале, где я ещё не потерял связные образы в череде картин. Это стихотворение позднее, в 2001 году, опубликовано в единственной книге Романа, сданной в печать при жизни поэта, а полученной его друзьями из типографии после похорон, – «Учитель ждет ученика…» Оно и теперь кажется мне волшебным, особенно в начале… А тогда, ни в 1996, ни в два последующих года встретиться нам не довелось. Мир не так уж и тесен.
В 1998 году, в марте,  В. Кальпиди  привез в Екатеринбург один из номеров московского журнала «Золотой век», в котором была представлена поэзия Урала. Из наших были опубликованы Ройзман, Санников, Тягунов. У Тягунова в подборке ? стихотворение «Золотому веку», оперативно он откликнулся на возможность быть под обложкой такого журнала. Самого Романа на презентации журнала я не видел. И после этого сведения о Тягунове я получал из других уст. Уста эти принадлежали поэту Борису Рыжему. В ноябре 1998 года он несколько раз побывал на занятиях в литературном объединении УрГУ, которые вел Ю. Казарин. К этому времени Рыжий стал известен в столицах, печатался в журналах – так что в УрГУ ходил просто для общения со знатоками поэзии Казариным, Дозморовым. Говорил, что у них там проходят тематические занятия, обсуждения стихов, встречи с известными поэтами. И он назвал три фамилии: Тягунов, Никулина, Рыжий. Стало быть, не совсем затерялся в это время поэт Тягунов. В марте 1999 года Рыжий говорил, что дважды к нему домой приходил Тягунов, приносил подборку новых стихов. Борису они понравились, и он опять назвал Романа гениальным поэтом. Раньше я при Борисе неоднократно говорил, что в городе первый поэт – Тягунов. Наверное, Борис мне не верил, затем первым поэтом в городе (и не только в городе), конечно, считал себя. Но и в таком положении он отдал Тягунову должное. Прочитал на память некоторые строки. Я сказал, что они известны мне с 1987 года. Борис этому немного удивился, он-то считал стихи новыми, сегодняшними, то есть, сравнивал их со своими. Что же, оценка их от этого не может быть занижена ни на балл. В апреле Рыжий рассказал о намерении издавать в городе литературный альманах «Муравей», соредакторами будут они с Дозморовым, а издателем – Е. Ройзман. В первый номер альманаха они намерены поставить в качестве отдельной книги стихи именно Романа
Скоро, 2 мая 1999 года, мы случайно встретились с Тягуновым. И он  о скором выходе своей книги говорил. А  было это так. Вышли мы с Наташей посмотреть традиционную легкоатлетическую эстафету, идем навстречу бегунам, по улице Ленина, и вдруг около Центрального гастронома кто-то сбоку говорит в нашу сторону слова: «Я объявляю поголовный розыск!..» Ба, это же Рома Тягунов с улыбкой! Понял я, что книга моя от Махотина все-таки побывала в руках у Романа. Обменялись мы приветствиями, вот тут-то Роман и сказал о новой своей книге – мол, в ближайшие дни она может выйти, мол, Ройзман уже и сказал ему, чтобы приглашал на презентацию самых близких своих друзей. Да, и меня он обещал через Рыжего пригласить. Сейчас вот я понимаю, что Рыжий-то и мог бы стать в городе Екатеринбурге поэтом, связавшим всех других литераторов в настоящее братство. Перед расставанием я сказал Тягунову, что недавно написал одну ироническую, в общем-то, поэму, где без иронии в образе Поэта показал именно его. Попросил выслушать, не покажется ли ему что-либо обидным?
 
Издатель Фёдор Еремеев
Поэтов мелких, как бекас,
А также крупных, как Пегас,
Мне говорил: «Ведь ты умеешь,
Пиши поэму на заказ».
В сей раз заказ – о Верхотурье…
Я дал Пегасу поворот:
Там чудеса, там деньги дурьи
От губернаторских щедрот.
Поскачем в северную Трою!
Читатель, фабулы не скрою;
Пред нами встанут в свой черед:
Поэт, старуха, два героя,
Два инородца и народ.
 
Народ на севере Урала
Прямолинеен: потому,
Что поворотов жизни мало:
Есть  – на суму и на тюрьму.
Но там вертляв народец ушлый,
Кто отсидел, остался жить,
Всегда готовый – только слушай  –
Тебе, что фраер ты, внушить.
Братва. Все дни пред ларьками,
В карманах нету ни рубля,
Все – Цицероны, и руками
По фене пишут вензеля.
Я описал бы их с натуры,
Но как художник я не нов:
Когда приехал с Верхотуры
Поэт наш первый Тягунов,
Он описал… Еще в те поры,
Когда ходили мы в сынах
И нам классические шоры
Сбивали  в клубе «Альманах»
В ДК «Авто». «Авто» нас хрупал:
Кто Пушкин, кто Гомер, кто слеп…
Теперь над ним церковный купол,
И для поэзии он – склеп.
Всему и вся в нем перемена,
Как перемена мест и рас…
Одна лишь муза Мельпомена
Служить оставлена для ряс.
Но что мне ярусы и стены,
Мирских лишенные обнов,
Я помню паузы и сцены,
Что здесь нам ставил Тягунов:
…Присел, поднялся… и возник су-
тулый урка-правдолюб,
Заговорил – ну просто фиксу
Поставил желтую на зуб!
Грань благородства и юродства
Он показал, он вел игру…
И за талант ему зачтется:
Когда приеду на Туру,
Увижу сценку… или стенку,
Где наш поэт изображен –
Художник-неформал Дьяченко
Творил там новый пантеон.
Я – не скажу срамного слова,
Узревши на седьмом венце
Скулу Романа Тягунова
На Симеоновом лице.
 
Роман, склонив набок голову, слушал. Сказал, что всё нормально, ничего обидного нет, «главное – сказал он – без лести».
Книга Романа в то время почему-то не вышла. В конце мая Борис Рыжий говорил, что отправил в журнал «Знамя» подборку его стихов. Но не был уверен в публикации, так как лучшие из них уже были опубликованы ранее, а в новых поэт прекрасно начинает, но потом стихи словно бы «рассыпаются». Тогда и я сказал Борису, что Роман не всегда совершенен в композиции стиха. Борис согласился. Хотя я могу теперь полагать, что он согласился, чтобы не вступать в спор. Иногда Борис мог так поступить со своим собеседником, но не со своим убеждением. А о композиции стихотворения я сейчас думаю так: она не лестница, по которой читатель спускается от начала стихотворения к его концу. Композиция – это несколько видимых и невидимых планов, особенно в стихотворении мастера, а Тягунов был настоящим мастером слова. Вот оно, стихотворение, которое он мне прочитал на автобусной остановке в августе 1996 года:
 
Я жду учителя, как ждут ученика,
Забывшего кувшин у родника.
Я знаю – он вернется за кувшином.
Наполнит ли? Как знать наверняка.
 
Сказал: «Богатый не беднее бедняка,
Кувшин с водой  не чище родника»,
Из-за холма повеяло прохладой…
Услышал ли? Как знать наверняка.
 
Я сплю и слышу своего ученика:
«Учитель, я иду издалека.
Вернусь ли я туда, откуда вышел?»
Проснусь ли я? Как знать наверняка.
 
Я просыпаюсь каждый раз у родника.
Кувшин – с водой. Но без ученика.
За тем холмом следы с песком приносит…
Уносит ли? Как знать наверняка.
 
Кто мне сказал: «Мой друг, теория суха,
Следы ведут до предпоследнего стиха»?
Я выливаю воду из кувшина!
Вино в угоду году Петуха.                            
 
В сентябре 1999 года в издательстве Уральского университета вышел альманах «Дорогой огород», который Эдуард Поленц составил из стихов библиотечки «Альманаха» еще в 1994 году. Презентация книги состоялась в доме на Пушкина, 8, в небольшом зале на втором этаже, можно сказать, на работе у одного из «отцов» и спонсоров альманаха Салавата Фазлитдинова. Стихи Романа Тягунова в альманахе представлены, но самого его на вечере почему-то не было. Презентация проходила как-то безрадостно. В зале сидело человек 15–20, никаких тебе софитов, телекамер и микрофонов.  Ведущим вечера оказался Е. Касимов. Он – прекрасный баритон, но от «Альманаха» был на расстоянии. Всем привычней в роли ведущего был бы Салават. И как-то все, кому было предложено читать, вначале признавались, что в последнее время стихов почти не пишут…: Фазлитдинов, Рябоконь, Одов, Выходец. Я читал стихи из «Верхотурской поэмы» – те самые, что читал на улице Тягунову. Затем с места выступил И. Зубов. После на сцену вышел Борис Рыжий. Два месяца назад он был участником Всемирного конгресса поэтов в Москве и Санкт-Петербурге, его отношение к альманаху «Догорой огород» и к его собственным стихам, поставленным провидцем Поленцем в начало сборника, в прямом смысле слова отрицательное. Немного волнуясь, стал читать не новые свои стихотворения, не стихи из альманаха, а два стихотворения отсутствующего Тягунова. Обязательной при чтении стихов тишины, безмолвия в зале почему-то не было. К такому Борис не привык, это ему, наверное, было неприятно. Все-таки он прочитал еще и два своих стихотворения. Был объявлен перерыв, после которого должен был состояться небольшой фуршет.
Наверное, Тягунов сознавал участливое отношение к нему удачливого в литературных делах Рыжего. Они общались до конца 2000 года, до гибели Тягунова. С октября 1999 года Рыжий  стал внештатным сотрудником редакции «Урала». Он подготовил в январский номер 2000 года подборку из пяти стихотворений Тягунова. Одно из них – «За розовым периодом наступит голубой…» – было опубликовано в январском номере «Урала» и 11 лет назад.
Когда в июне 2000 года Рыжий поехал на Всемирный конгресс поэзии в Роттердам, Тягунов сочинил для него напутственное стихотворение:
 
Друг мой, Рыжий,
В добрый путь.
Над Нью-Йорком и Парижем
Про Свердловск не позабудь.
 
И еще, когда Тягунов увидел дома у Рыжего фотоснимки с прошлогоднего, московского конгресса, он написал несколько строк, из которых я, со слов Рыжего, запомнил только эти:
 
Я на каждом снимке
В середине дня
В шапке-невидимке,
Вспомни за меня.
 
Борис говорил, что Тягунов сознает, каким могло бы  быть его место, что переживает свое литературное небытие… А теперь его и вовсе нет среди живых... Но как сказал он сам в январе 2000 года:
 
Стихи что письма с того света.
Кто распечатает конверт –
Поймет, что значит для поэта
Надежда получить ответ.
 
Обидно за Романа, что смерть безвременную свою он принял через людей, которых сам же и выбрал в товарищи. Сам судьбу свою выбрал. Художники какие-то по надгробному камню. Неужто любовь к монетам привела его к ним – и к смерти? Премию эту за четыре поэтических строчки о «вечности» он для них придумал – и «раскрутил» по всем правилам рекламной компании. Благо, что вовремя они остановились, отказались от игры с вечностью. Отказались, а у Романа-то получилось неприятное, трагическое продолжение. Денег, говорят, Роман у художников взял в долг, то ли на эту рекламную компанию, то ли «на жизнь», как он, бывало, говорил, прося в долг. Поехал Роман за деньгами аж в Сибирь – поработать в избирательном штабе одного из претендентов в губернаторы одной из нефтяных областей. И заработал-таки, вернулся, пошел 30 декабря к товарищам – отдавать. Брал 300 долларов – отдаёт 300 долларов. А заработал-то он в пять раз больше! Но оказалось, что пока он в Сибирь ездил, здесь у него «на счетчике» процентов столько-то намотало. Наверное, он по-товарищески от процентов стал отказываться, а они не по-товарищески настаивали. А он уже Наденьке своей позвонил, что скоро выходит домой. А – нескоро. Никогда. В комнате его заперли друзья-товарищи. По правилам он должен был сидеть, звонить родственникам и друзьям, чтобы подвезли остальные деньги, либо еще кто-то более весомый должен был приехать и ситуацию «разрулить». Роман эти правила не принял. Понадеялся на свою ловкость – и хотел из квартиры на 5 этаже выбраться через окно. Милицию не звал, о помощи не просил. Утром милиция приехала, согласилась, что сам выпал. А Наденька его ждала-ждала, искала-искала. Через двое суток горькую правду-то и узнала, то есть, в следующем году. Восемь прошедших лет была она его ангелом-хранителем, а от смерти, от «друзей-товарищей» уберечь не смогла. Потому что была человеком открытым и чистым, а с коварством и предательством человеческим  не сталкивалась. Помню, как в начале 90-х заходили они с Романом пару раз на поэтические вечеринки в ДК автомобилистов. Роман-то – наш, а она – видно сразу – умница и труженица. Высокая она, почти вровень с Романом, статная, глаза у неё большие синие, волосы прямые русые. И Роман добрым молодцем, верным спутником смотрится рядом с ней. Придут они позже всех, Роман кое с кем повидается, парой слов перекинется – и надо уж им уходить, спешат они куда-то… Ясно было, что есть между ними договор, мол, они на эту «тусовку»  зайдут, так как поэту нельзя не общаться с поэтами, но надолго не останутся, так как богемная жизнь была у Романа в прошлом и ни к чему хорошему не привела… Через полгода после его смерти эта молодая женщина говорила мне, человеку, представившемуся давним другом Романа,  о нём только доброе. В доме у неё, где жил Роман – идеальные чистота и порядок. Всё, что осталось из его бумаг, она хранит. А работала она всегда и сейчас работает в одной из современных больниц. Свобода у Романа была: пиши стихи, работай в журналах, двигай рекламу, поддерживай губернаторов – но в 23-00 он должен быть дома. И тогда, 30 января, он за полчаса до этого срока позвонил, сказал, что уже выходит… Надежда говорила, что она благодарна Роману уже за то, что её дочка с 8 до 16 лет видела многих интересных людей – его друзей.
При такой-то нелепой смерти мало кто из старинных друзей Тягунова провожал его в последний путь. К стыду моему, и я до сих пор не знаю, где покоится его прах. А надо, надо торить к его могиле тропу почтения – за его талант и волю сказать справедливое слово. В стихах он был добр и справедлив – а это для жизни самое дорогое.  
Через месяц после того, как Романа не стало, сочинил я несколько слов для него:
 
К могиле Ромы Тягунова
Придет народная тропа,
Как пребывания земного
Великородная судьба.
Живи, Роман, слова родные
Склоняй  в родные падежи,
Входи в любые проходные
И на любые этажи.
Не верь тузам – они не маги,
Не бойся мелкого жулья,
Твоим стихам найдут бумаги
Твои фартовые друзья.
Но где твоё послесвеченье –
В заоблачной, в подземной мгле?..
Проси у господа прощенья,
Что мало побыл на земле.
 
И надеюсь, что это не последний мой поклон прекрасному поэту Роману Тягунову.

Опубликовано на портале «Мегалит»

 

 

 

 


ГЛАВНАЯ | 1 ТОМ | 2 ТОМ| 3 ТОМ | СОРОКОУСТ | ВСЯЧИНА| ВИДЕО
Copyright © Антология современной уральской поэзии